Конверт, кукуруза и заброшенная больница - Елена Миллер

– Сюда, пожалуйста… – Лаптев открыл пластиковую калиточку и прошел внутрь застекленной стойки. – Вот, передаю вас в руки Натальи Гавриловны. Она здесь старшая.

– Что вам, мужчина? – хорошо поставленным голосом строгой воспитательницы спросила женщина в ярком макияже и белом халате, снизу отороченном белыми же рюшами. Не переставая что-то быстро печатать на компьютере, она бросила быстрый пронизывающий взгляд на Даниила, оценила строгий серый костюм, хорошую кожаную куртку, малиновый со звездой галстук. – Вы откуда?

– Полиция. Инспектор Гирс.

– В травматологию? – Не отрываясь от монитора, поинтересовалась Наталья Гавриловна. – Пациентов ночью беспокоить запрещено, а доктора нет, она на операции.

– Уверяю вас, – бесцветным голосом ответил на это Гирс, – если мне понадобится кого-то побеспокоить ночью, я найду способ это сделать. Сейчас меня интересует другой вопрос. Где у вас работает санитарка Зинаида Евсеевна Рыльцова?

– Баба Зина? – удивилась старшая медсестра, вытягивая из принтера три заполненных бланка. – В неврологическом отделении. Это в другом корпусе, за ЛОРом. А что случилось?

– Давно она работает в этом отделении?

– Лет десять. До этого, если не ошибаюсь, лет тридцать проработала в Кардиологии. А что случилось?

– Сегодня у нее был рабочий день?

– Понятия не имею. Но могу выяснить.

– Будьте так добры.

– Пройдите в двести двадцатый кабинет. Доктор сейчас спустится. – Наталья Гавриловна сквозь прорезь в стеклянной стойке передала два сплошь испечатанных листа фиолетоволицему мужчине, страдальчески прижимающему правую руку к плечу. – Сейчас вам сделают снимок и проводят в отделение.

– Спасибо. – Проскрежетал мужчина и поплелся в сторону одного из широких коридоров.

Старшая медсестра тут же подняла трубку хитрого квадратного телефона, чирикнула пальцем по кнопке.

– Ночь добрая. – Сведя рыжие подведенные брови, обратилась она к невидимому собеседнику. – У вас из санитарок кто сейчас работает?

Выслушав ответ, она повернулась к Даниилу и отрицательно помотала головой.

– А баба Зина, когда выходит? Ага. Ага. А сегодня днем? Ага. Ага. Ага….

Гирс терпеливо ждал, когда в трубке закончится эмоциональная вибрация. К его большому сожалению, разобрать слова отвечающего было невозможно.

– Все поняла. Перезвоню. – Старшая медсестра дала отбой, подняла на полицейского подчеркнутые синими толстыми линиями глаза. – Баба Зина сегодня не вышла в свою смену. Вчера днем она жаловалась на боли в сердце, скорее всего, она приболела. Такое бывает в ее возрасте. Придется вам подождать, когда она поправится.

– Кому она жаловалась?

– Откуда я знаю? – растерялась Наталья Гавриловна. – Персоналу. Доктору. А что случилось?

– Могу я поговорить с персоналом и доктором?

– Пожалуйста. – Рыжеволосая начальница в ходе разговора значительно растеряла нотки строгой воспитательницы в своем голосе. Внимательно поглядев Даниилу прямо в холодные глаза, вопросы задавать передумала. Сникла. Оглянувшись через плечо, Наталья Гавриловна повысила голос, требовательно позвала, – Алексей Матвеевич!! Лаптев!

Из лабиринта канцелярских шкафов вынырнул давешний секьюрити, вытирающий рукавом рот:

– Я!

– Объясните инспектору, как пройти в неврологический корпус. И перенесите, наконец, мешки из травматологии к задней двери! В пять приедут забирать.

– Так точно. – Кивнул Лаптев. – Сделаю.

– Спасибо за помощь. – Даниил развернулся к выходу.

– Это моя работа. – Тускло отозвалась старшая медсестра. И, не особо надеясь на ответ, все же спросила в спину полицейскому, – что же, все-таки, случилось?

– Я это сейчас выясняю. – Ушел от прямого ответа Даниил и вышагнул за пределы пластиковой калитки.

Все по тому же белому коридору с холодными пустыми каталками они прошли к знакомой уже двери. Впереди, чуть прихрамывая, шагал седоволосый Алексей Матвеевич. Он вполголоса жаловался на местные порядки, на низкую зарплату и на то, что приходится таскать тяжелые мешки, хотя в его обязанности это не входит…. Гирс слушал вполуха.

Оказавшись на улице, секьюрити первым делом достал из черной куртки мятую пачку сигарет. Затем он указал Даниилу на узкую асфальтовую дорожку, убегающую в черный парк слева от семиэтажной больницы, и освещаемую одиноким фонарем на раздвоенной ноге.

– Вот тут проходите, не заблудитесь. В этой стороне всего два корпуса. Метров через триста будет первый корпус, так вы туда не заходите. Это ЛОР. А вот после него будет второй корпус – так этот уж будет ваш. То есть Неврология, как вы и просили.

– Благодарю. – Уже на ходу ответил Даниил. – Хорошо вам отдежурить.

– Спасибочки. – Лаптев достал сигарету, чиркнул спичкой. – И вам того же.

Инспектор снова оказался во влажной полутьме. После слепящих глаза холодных больничных ламп едва мерцающий оранжевый свет уличного фонаря казался несерьезным, понарошечным. Гирс с радостью вдохнул всей грудью прохладный туманный воздух парка, ему казалось, что запах приемного отделения и тушеной капусты въелся в воротник куртки, в волосы….

Действительно, как и сказал секьюрити Лаптев, совсем скоро из-за скопления кустов сирени выступил к дорожке первый корпус. Это было старое двухэтажное здание с большим крыльцом, спускающимся к центральной круглой клумбе двумя рукавами. В центре клумбы стоял остов старой каменной фигуры, бывшей, как видно, в давние времена скорбящим ангелом. Сейчас от него осталось лишь часть спины с отбитым плечом, фрагмент крыла и высокий постамент с нижней частью длинного одеяния. Засохшие цветы с клумбы еще не убрали, они безжизненно склонили невесомые головы к самой земле, пустые же стволы торчали прямо, перечеркивая каменный постамент черными колышущимися тенями. В этот час, во тьме и тумане эта композиция смотрелась зловеще, пугающе. В одном из темных окон второго этажа вспыхнул свет, в доме сразу почувствовалось движение, тревога….

– Хорошо быть здоровым… – едва слышно под нос пробормотал Даниил и ускорил шаг.

Снова ночная темнота поглотила его, но ненадолго. Сквозь поредевшую листву деревьев уже были видны огни окон другого дома. Гирс быстро шагал по асфальтовой дорожке, которая вскоре вывела его в тупик, на круглую замощенную площадку, в центре которой была клумба, очень похожая на ту, что осталась за его спиной. Прямо напротив полицейского, откидывая от квадратных освещенных глазниц-окон желтые полосы на черную землю, стоял последний корпус. Крыльцо у него было низкое, большое, закрытое сверху козырьком – балконом. И на балконе, и по обеим сторонам от входной двери располагались облупленные полуколонны, покрытые географической картой трещин и сколов. С трех сторон старый парк приблизился к дому вплотную, казалось, что некоторые ветви деревьев уперлись в стекла окон, стараясь продавить их внутрь. Скорбящий ангел на клумбе выглядел, однако, гораздо бодрее своего собрата у ЛОР отделения. Время пощадило его, оставило ему оба крыла, часть лица и даже фрагмент правой руки.

Даниил приблизился к едва освещенному входу, совсем уж было собрался взяться за ручку, но замер в тревоге. Где-то позади корпуса, в глубине парка послышался вдруг протяжный человеческий крик, закончившийся ни то сдавленным смехом, ни то плачем. Сразу после этого ночной покой разорвал еще один звук – будто бы ударили в тяжелый надтреснувший гонг, который откликнулся на это задушенным коротким звоном.

– Что тут творится, в этом богоугодном заведении?… – опять себе под нос пробормотал Гирс. Несколько секунд постоял, прислушиваясь к сгустившейся тишине, потом рывком открыл ледяную металлическую дверь.

И второй раз за столь короткий срок Даниил испытал странное чувство, будто бы попал в другое измерение. Больничный корпус, в котором располагалось неврологическое отделение, видимо, был построен одним из первых в этом городке. Сразу после второго ряда входных дверей, полицейский очутился в квадратном холле с широкой лестницей в центре. Направо и налево двумя крыльями уходил коридор с низеньким серым потолком. Но вот в чем была первая странность! Если левое крыло было вполне себе чистым и даже едва освещенным сверху допотопными светильниками, то правое крыло было надежно забаррикадировано листами пятнистой фанеры и поставленными вертикально панцирными матрасами от старинных железных кроватей. Со старой штукатурки стен, с квадратного плафона потолка из больничного полумрака совершенно живыми глазами глядели на полицейского строгие лики ангелов. Ни люди, ни хронос не жалели их. Вся поверхность росписи была безжалостно изрешечена странными неглубокими отверстиями, как от мелких пуль. Многие фрагменты стены и потолочного свода были утрачены, будто вырваны железным ковшом до самого основания, до красной кирпичной кладки. Но даже та часть изображения, которой удалось уцелеть в неравной битве с человеками и временем, была исполнена торжественности и света. Будто тихая музыка исходила от стен.